Наивный » 01 авг 2019, 22:53
Анацефал
Когда мне сказали, что ампутация головы неизбежна, я думал, что это конец. Все, хана, приплыли. Мама меня успокаивала как могла. Ничего, говорила она, сейчас такая операция занимает минут десять. Аппендицит и то дольше вырезают. Ты ничего не почувствуешь. Это совсем не больно. Да, местная анестезия. Десять минут и все. Нет, конечно, до конца дня ты останешься в больнице. Доктор должен убедиться, что операция прошла нормально. Вот он посмотрит, чтобы шов не расходился, ты нормально себя чувствовал, температура и анализы были в норме. И вечером или, самое позднее, завтра утром, тебя выпишут. Мама улыбалась, даже шутила. Говорила, что я всегда безголовым придурком был, так что беспокоиться не о чем. Конечно, она нервничала и переживала, но держалась молодцом. Только мне от этого легче не становилось. Голову оттяпать! Боже мой, без головы это уже и не я вовсе буду. Так мне думалось. Кто я такой? В ответ на этот вопрос память рисовало мое лицо, каким я видел его в зеркале и на фотографиях. И кем я стану, лишившись лица? Безголовым придурком, которым, по словам мамы, был всегда? И где вообще скрывается это самое "я"? Когда моя голова отделится от тела, что это будет - я и моя голова? Или я и мое тело? Что я буду делать? Кому я буду нужен? Мысли сводили меня с ума. Я ждал операции, как казни.
Миловидная медсестра обрила мою шею и промокнула ваткой со спиртом. Меня уложили в койку на колесиках и повезли в операционную. Лучше уж бы мне дали самому взойти на эшафот. Тогда я мог бы крикнуть пару проклятий толпе, собравшейся поглазеть на мое обезглавливание. Тут же не было ни толпы, ни эшафота. Белое стерильное помещение, доктора и ассистенты в одинаковых халатах и респираторах, закрывающих лица. Сыпать проклятиями в такой ситуации казалось ребячеством. Зачем их злить? Они всего лишь делают свою работу. Только бы он сделали ее хорошо. Очутившись на операционном столе, я всерьез попытался заглянуть в свое будущее после операции. Только тогда у меня появилась надежда, что это будущее настанет. Что я буду жить. Это не конец, это не конец, это не конец - твердил я спасительную мантру.
Укол в кадык. Анестезия. Мышцы лица и шеи мгновенно задеревенели, стало трудно дышать. Я вращал глазами, желая и боясь увидеть инструмент, которым мне сейчас ампутируют голову. Медсестра, бормоча что-то ласковое и успокаивающее, повязала мне на глаза черную светонепроницаемую ленту. Мир вокруг меня исчез. Остались только тихие голоса врачей, обменивающихся короткими фразами, да металлический лязг хирургических инструментов. Потом исчезли и эти звуки. Кажется невероятным, но я просто уснул.
Когда я проснулся, операция уже закончилась. Меня охватила паника, всепоглощающий ужас. Темнота и тишина, крик, рвущийся наружу, но не находящий выхода. Поднял непослушные руки и ощупал шею - пенек, обвязанный тюрбаном бинтов. Голова исчезла. Хотелось плакать, но отсутствие глаз не позволяло. В бессильной злобе я попытался сорвать бинты, но они были повязаны столь крепко, что я лишь сломал ноготь да расцарапал шею. Доведя себя до изнеможения, я снова провалился в сон.
На следующий день меня выписали из больницы. Шов не болел, лишь немного чесался. Прежде чем мама увезла меня домой, доктор дал мне протез - голову манекена. Пластиковую, с пластиковой же застывшей "прической", нарисованными глазами и ртом. Этот протез был нужен не мне, а окружающим. Я видел, как люди смотрят на анацефалов - испуганно и брезгливо одновременно. Одно время церковь и общественные организации, вроде "Матерей на Страже Порядка и Нравственности", пытались добиться того, чтобы операции по удалению головы оказались вне закона. Крикуны с плакатами и транспарантами до хрипоты доказывали миру, что это аморально, противоестественно, бесчеловечно и так далее. В ответ последовали публичные выступления матерей, перед которыми стоял выбор - лишить ребенка головы или лишиться ребенка. После этого даже религиозные фанатики оставили борьбу. Тем не менее, безголовых боялись и сторонились. Кто может знать, что у них на уме? Чего ждать от людей, лишенных мимики, голоса, взгляда? Протез же позволял хоть как-то замаскировать ущербность. Конечно, пластмассовой пустой головой никого не обманешь, но с ней анацефал больше походил на человека.
Как только я оказался дома, папа первым делом выбросил протез. Это могло означать лишь то, что отныне я пожизненный узник в своем доме - выходить на улицу без протеза запрещалось. Этого добилась "Ассоциация Пенсионеров" после того, как две старухи умерли от инсульта прямо на улице. Причиной якобы послужил "всадник без головы" - анацефал на велосипеде, проехавший мимо без протеза. Отец и раньше не бывал со мной особенно ласков, но обрекать меня на изоляцию - это уже слишком. Правда, позже оказалось, что поступок отца я истолковал неверно.
Понемногу привыкая к новой жизни, я с удивлением ощутил, что эта жизнь не так уж плоха. Я подолгу медитировал - ничто не могло меня отвлечь, кроме чувства голода или надобности сходить в туалет. Познавал себя, исследовал собственные глубины. Там, в глубине меня, была всепоглощающая пустота. Это успокаивало. Очень скоро я стал самим олицетворением спокойствия. Меня все устраивало - впервые это длилось дольше одного мгновения. Все тревоги ушли вместе с головным мозгом - остался только я, рафинированный концентрат моей истинной сущности.
В мой день рождения папа подарил мне протез, который смастерил сам в подвале. Отличный деревянный череп, обтянутый тонкой телячьей кожей. Парик из настоящих человеческих волос. Стеклянные глаза, открывающиеся и закрывающиеся от покачивания головой. Рот остался неподвижным, но теперь форма и положение губ изображали приветливую, хоть и чуть надменную улыбку. Внимание папы меня подтолкнуло на шаг вперед. Мое сознание эволюционировало от спокойствия к счастью. С тех пор я неизменно счастлив.